Восьмидесятые

 

Забытый Новый год на Руднева в  квартире,

С бутылкой «беленькой», с картошкою в мундире.

Дождь остудил лица сухой пожар.

Нежны хозяек голоса, щемящ репертуар.

 

А время смутное: вся жизнь как после битвы,

Сердца еще закрыты для молитвы.

Небесный образок не манит, не горит.

Ни спутников, ни звёзд и ни орбит.

 

Империя крепка, близка столица,

И братьев и сестёр прекрасны лица.

Не уезжай ты, мой голубчик, и не пой.

Червонец катится последний, золотой.